В дверь колотили, как в набат. Кира едва успела отскочить в сторону – Женька ворвалась, как самум, раскалённая, тревожная, вдобавок смешная, лохматая…
Причесала перед зеркалом свои блондинистые, коротко подстриженные волосы,
расстегнула тонкими пальцами ухоженной руки шифоновую кофточку, поправила облегающую новую юбку, подмигнула зеркалу.
- Ну, чего ты уставилась? Это я. Конечно, я. Знаю, что ты опять подумала. Тревожная, смешная, легкомысленная.
Не забудь: ещё решительная, а сегодня я разгорячённая. И не хочу быть смешной.
Кира усадила подругу в кресло, принесла чай.
- Женька, ты читаешь мои мысли, но мне не до смеха. Славка с Лерой уехали
к свекрови. Можешь полноценно и эмоционально изливать наболевшее.
- Я знаю, что твой муж меня странной считает, но какая есть. Вчера тебя к телефону не позвал, а я ведь ему сказала, что если ты мне не позвонишь – не доживу до утра. Не позвал – вроде живая. Вот примчалась, и хорошо, что его дома нет.
Кира смотрела на Женьку с любовью и беспокойством. Да, Славка вчера забыл, наверное, про её звонок. Для него звонки с такими просьбами - это странности. Для Женьки - трагедия. Перед глазами Киры вдруг всплыла картина, когда ещё в пору студенчества она познакомила подругу со Славкой, будущим мужем, а потом, на другой день, она рыдала в телефон и говорила голосом трагической актрисы: «А я никому не нравлюсь так, чтобы руку поцеловали, как тебе, чтобы замуж позвали, как тебя. Знаешь почему? Я лицом не женственная, не благородная, зато у меня грудь и фигура идеальные. Я изменюсь, вот увидишь. И без всякой пластики буду хороша. И ещё всем такие кульбиты покажу. Вот увидите».
И ведь изменилось, ещё как изменилось у неё всё: и лицо, и фигура, и душа, и её порывы…
Со школьной поры Женька всякие выкидоны устраивала: то курить училась, то целовалась со всеми подряд, то с парашютной вышки прыгала, то в студию восточных танцев бегала, то кройкой и шитьём увлеклась. Ещё уговаривала Киру бросить школу и вместе с ней уйти в художественное училище, чтобы запечатлеть красоту мира в красках на огромных полотнах. Рисовали обе хорошо. А потом она вязала. Месяцами изучала кулинарию по бабушкиной книге за 1953 год, утверждая, что там идеальные рецепты идеальных хозяек. Полнела, худела. Сто раз садилась на диету, красила волосы во все цвета радуги. Самое главное, нашла себе икону стиля – Ирину Понаровскую в молодости. Теперь все ручьи её жизни текли в реку одного желания – превратиться в леди-совершенство.
И вот оно, совершенство, перед Кирой… Почти Понаровская… Изящная фигура-амфора, стильная стрижка выкрашенных в блонд волос, макияж, маникюр, изысканность в одежде, иногда аристократизм до манерности во всём, вечное любование собой, жажда комплиментов и...
- Женька, что случилось? Когда угомонишься? – Кира обратила внимание на необычное кольцо подруги, новое, серебряное, которое она всё время крутила на пальце. А ведь Женька любила золото. Нет, не за его цену, а за тепло сияния, радость блеска.
- Тебе легко задавать вопросы. Легко мня утешать. А я хочу, чтобы в моём платяном шкафу висели мужские вещи, чтобы дома пахло не моими сигаретами, а мужскими. Чтобы мои будущие дети меня понимали и любили. Моя мать меня не понимает и не поймёт, слышишь. Утешай, утешай!
Кира, помнила все метания Женькиной мамы, которая всегда звала на помощь, если дочь не поддавалась уговорам, если рушила все каноны отношений с ней, братом, вернувшимся в семью отцом. Киру Женька слушала, доверяла ей. Знала, что она поймёт и простит все жизненные завихрения, которые заносили её порой в тупик. Тогда начиналась полоса пустоты… Женькиной страшной пустоты.
- Несёшь ерунду на постном масле. Ты ведь сама своего Георгия выпроводила. Причём тут твоя мама? - Кира насторожилась.
- Не хочу разбивать семью, хотя знаю, что лучше, чище, честнее его жены. Честнее него. Я понимаю, что у вас со Славкой даже одна тень на двоих. Вы без слов друг друга понимаете. Я что-то не так делала и делаю? Дура? Почему во мне никто не видит то, что я есть на самом деле?
«Дура? Да умнее и талантливее Женьки быть не может. Господи, да сколько её ум всего вмещает. А память… Сколько прочитано золотых книг, сколько музыки в её душе, сколько всего живёт в её беспокойном шальном сердце, которое всегда хочет любви, просто любви. Сентиментальной, без расчета, без лицемерия. Просто любви»…
Кира слушала Женьку и понимала, что какой-то идиот с внешностью благородного рыцаря её обидел так, что теперь обиду ничем не вытравишь. Уже однажды так было… Было так больно, что она чуть было не завалила защиту дипломной в вузе. Потом уехала на север, потом дважды отважилась расстаться со счастьем иметь ребёнком… Отважилась… Тогда Кира носилась с Женькой, как с маленькой. Она не звонила, а каждый день писала ей письма, бросала в почтовый ящик, благо жили рядом. В ответ получала исповеди об ошибках и вечное сравнение себя с теми, кого создала Саган своей раненой душой, кто поселился со школьной поры вместе с Саган в раненой душе Женьки. А Кира писала ей стихи, лечила дружеским словом и пониманием, переживала каждый всплеск её боли.
- Женька, ты, как чудная мнемозина, всё машешь ажурными стеклянными крылышками. Спустись с облаков. И высоко, как птица не взлетаешь, и, к огню подлетая, на земле обжигаешься до боли. Разгляди себя сначала, ты ведь умница. Всё - в тебе.
- Вот и ты меня за дуру принимаешь. Да, да, странная, плохо в людях разбираюсь, живу легко. Нет, не легко, Кира, не легко! Иногда мне кажется, что всем нужна, а иногда я словно в пустыне, где каждый бархан готов засыпать с головой, - Женька вдруг сняла с пальца новое серебряное кольцо и положила в сумочку.
- Мне кажется, что ты давно по этой пустыне шлёпаешь босиком, не чувствуя ожогов. Я это вижу. Трудно любить тех, кого не уважаем. Ты это и сама знаешь.
Кира смотрела на Женьку и понимала, что разговор не состоялся, что она чего-то не договаривает. Не может или не хочет сказать о чём-то важном.
- Кирка, что-то я сегодня устала, пойду. Завтра позвоню или приду после работы. Дай мне послушать что-нибудь из Леркиных дисков. Люблю её. Она у тебя чудо. И рисунки её наши напоминают. Помнишь мою мнемозину бледно-розового цвета, сидящую на луне? я тебе её в десятом классе подарила. А Леркина мнемозина на стене какая-то голубовато-белая. Если у меня когда-нибудь будет дочь, назову Валерией. Пусть будет такой почемучкой, как твоя.
- У вас взаимная любовь. Знаешь, как она тебя называет? Леди Джейн.
На лице у Женьки пробежала тень печальной улыбки.
- Я завтра обязательно позвоню тебе, Кира. Скажи Славке, что я хорошая.
- Да он и сам знает, что ты у нас хорошая.
Кира, провожая подругу, обняла её за плечи и почувствовала в них дрожь.
А завтра леди Джейн не позвонила. Позвонила её мама и сказала, что дочь в больнице, что она упустила третью возможность стать счастливой. Наверное, навсегда. Кира всё поняла - боль пронзила висок, пальцы похолодели, на сердце - иней, как тогда, когда она Женьку провожала в аэропорт, на север…
Просмотров 
Другие новости по теме:
 Голубоглазая Брюнетка - Выйдешь за меня замуж? |  Ангелы молчат |  Кира Найтли выходит замуж |  Кира Найтли станет женой рок-музыканта |  Екатерина Редрова - Разговор двух сестер взрослой и маленькой |  Александр Сметанин 4 - Я не уйду |
